Ты прости-прощай, дом отчий,

Не печалься и не сетуй.

Ухожу я тёмной ночью

На свидание с рассветом.

 

Ухожу. Надёжен мостик

Из мечтаний паутины.

Ухожу я к ветру в гости

И к дождю на именины.

 

Ухожу в леса и горы

Песни петь и слушать эхо,

Заплетать печаль в узоры

И летать по травам смехом.

 

Ухожу бродить в долины,

Тишину сбирать в букеты.

Отчий дом, прости же сына,

Не печалься и не сетуй.

 

1957

 

Сыплет с дерева лист багряный,

Стелет под ноги мягкий ковер.

Я, как тихий листвы разговор,

Для тебя непонятно-странный.

Сыплет с дерева лист багряный.

 

И любой — посмотри под ногой —

Будто точно такой же, как рядом;

Но вглядись в них внимательным взглядом —

Ни один не похож на другой.

Каждый лист — посмотри под ногой.

 

Очень жаль, что тебе не понять

Меня так же, как песни ветра,

Плач дождя или смех проспекта,

Иль багряной тиши благодать.

Очень жаль, что тебе не понять.

 

1958

 

Грустно в минуту прощанья…

Правда иль горький обман

Слились в одно «до свиданья»…

В осенний туман.

 

Голые сетки веток,

Золото под ногой…

Вот и уплыло лето

Вместе с тобой.

 

1959

 

 

Плачет фонарь под печальною крышею,

Старушка-акация громко тужит,

Ветер-неряха воду колышет

И не даёт посмотреться в луже.

 

Небо на нитяном пьедестале,

Последний листик слетел с каштана,

Луну-бездельницу с неба сняли

За жуткий срыв любовного плана.

 

1960

 

Снова осень

асфальты зеркалит.

Сколько их было?..

Всё осени…

осени…

Пусть это

капли росы в бокале,

пусть обиды все

мы отбросили,

пусть я влюблен,

снова полон надежды,

пусть сам себе

я сейчас не товарищ…

Ну, отведи меня

в тёплое «прежде» —

большего ты

никогда не подаришь.

 

1960

 

Жутко мне в сомнении бредовом.

Болен я. То жарко. То озноб.

Мне б глоточек неба голубого.

Мне бы правду влажную на лоб.

 

1965

 

Я

и зеркало.

То есть —

я

и я.

У каждого тишина своя.

У каждого темнота своя.

Друг перед другом —

я

и я.

 

У меня сигарета

и у меня сигарета.

Спрячу её —

никого нету.

Ни меня,

ни меня.

Ни огня,

ни огня.

 

Огонёк сигареты —

зрачки, как трубы.

Огонёк сигареты —

добрые губы.

Ещё затянулся…

Ещё раз…

И снова —

лицо в темноте,

как в тишине слово.

 

Огонёк сигареты.

Дымок кривой.

Вглядываюсь пристально

в себя самого.

 

Слушай, я!

Что за кислая мина?

Давай говорить,

как мужчина с мужчиной.

 

По моим глазам

нелегко разгадывать —

давай-ка сам

душу выкладывай…

 

Огонёк сигареты.

Дымок кривой.

Я

и я.

И нет никого.

 

Огонёк сигареты.

Раз…

Два…

Три…

Вот — душа моя.

Смотри.

Смотри!

Видишь какая?

Руками не тронь!

Поздно — схватил я.

А это — огонь.

 

Огонёк сигареты

звёздами в стороны.

Быстро склевали их

чёрные вороны.

 

Дёрнулся в судороге

дымок кривой.

Темь.

И тишь.

И нет никого.

 

Темь

и тишь

свалились глыбой.

 

Спички…

Спички…

Спички найти бы.

 

1965

 

Твои волосы, словно дожди осенние.

И глаза, словно ночи — черней темноты.

Шорох листьев и их падение —

Наивное, трепетное — это ты.

 

Потому так люблю эту осень,

Потому и дождям я рад,

И деревьям, которые сбросили

Мне под ноги пьянящий наряд.

 

1965

 

По нетронутой глади иду.

Я следы оставляю чёткие.

Снежинки мне жалуются на лету

На зимы свои короткие.

 

И падают, падают в каждый след

Задумчивые тихони.

Были следы — и следов уже нет…

Снежинки следы хоронят.

 

1965

 

Придет или нет?..

Придет или нет?..

Чьи-то шаги на лестнице…

Вновь тишина.

На ступенях свет

застывшего,

бледного

месяца.

 

Холодно.

Тихо.

А в жгучей груди,

как в клетке,

зверь пойманный мечется.

Ведь ты обещала.

Приди же.

Приди!

Почему ты спокойна,

лестница?

 

И тень обожгла.

Не похожая.

Нет.

Горько заплакала лестница.

И холодно снова.

И снова лишь свет

застывшего,

бледного

месяца.

 

1965

 

Отходит твой поезд.

Объятья и слёзы —

кому-то.

А мне —

лишь:

«Пиши».

И вдруг

застучали

глаза,

как колёса

вагонов

по рельсам души:

«Люблю тебя.

Слышишь?

Люблю тебя.

Слышишь?!

Люблю.

Не молчи.

Не молчи!»

Умчался твой поезд.

Колёса всё тише

стучат…

И смолкают в безмолвной ночи.

 

1965

 

Молодая стройная берёзка

К речке от опушки отошла.

На берёзке модная полоска,

На головке рыжая коса.

 

Возле речки заблудился ветер.

Замерла берёзка, чуть дыша.

Оглянулся он, её заметил:

«Здравствуй! До чего ж ты хороша».

 

И обвили руки её плечи,

Губы грудь исцеловали ей.

А у ног заволновалась речка,

Лес шумит и шепчет дождь: «Не смей».

 

Разлетелась чудная причёска

Языками буйного огня.

Ветер ей: «Не бойся. Ты, берёзка,

Лучше всех на свете для меня».

 

А она: «Дрожу я не от страха.

Я ждала — любовь пришла ко мне».

Спала наземь жёлтая рубаха

И поплыли серьги по волне.

 

Улетел он. Голенькие плечи

Словно просят: «Ну, погрей. Погрей».

Рядом строго хмурит брови речка.

Лес молчит. И плачет дождь по ней.

 

1965

 

Я любовь свою нарисовал.

А потом вместе мы её стёрли.

Остался лишь след… И пустые слова

Жмутся комками обидными в горле.

 

1965

 

В луже фонарь и жёлтый клен,

В луже чьё-то окошко.

В ней не бывает бушующих волн,

Только зыби немножко.

 

Она от мороза вымерзнет скоро…

Или солнце её осушит…

Может её занести и сором —

И больше не будет маленькой лужи.

 

И всё-таки лужа — кусочек мира,

Кусочек мира на несколько дней.

Для кленового листика — это квартира,

Он принимает в ней гостей.

 

Ветер промчится — лужицу в дрожь.

Сора боится, солнца и стужи.

В ней я увидел себя. Как похож

Часто бываю на мелкую лужу.

 

1965

 

Мне не хочется серого дня.

Так хочу, чтобы солнце грело.

Ну, не сердись на меня.

Что я такого сделал?

 

Был несказанно рад

Теплу твоему и свету

И не бранил листопад,

Просто хотелось лета.

 

Хватит меня обвинять,

Я виноватым не был.

Ну, не сердись на меня.

Ну, улыбнись мне, небо.

 

1965

 

Луже небо приснилось во сне

И акация в старенькой шали.

Ты улыбнулась мне,

А глаза твои промолчали.

 

Вздрогнула лужа во сне,

Акация зябко пожала плечами.

Ты сказала: «Люблю тебя», — мне,

А глаза твои промолчали.

 

Я тебе ничего не сказал —

Всё равно ты поймёшь по глазам.

 

1965

 

Твои глаза сказали: «Да».

И словно тронули струну.

А ты упряма и горда —

Ты не смогла промолвить «да»,

Глаза, не ведая стыда,

Тебя предав, сказали «да».

Теперь ты у меня в плену.

 

Тебе не вырваться из плена —

Стена из глаз, из губ, из рук.

Ты растечёшься в моих венах,

Ты будешь вдох мой, сердца стук.

 

1965

 

— На тебе снег притих,

а в глазах расцветают цветы.

— Не удивляйся, это в глазах моих

отражаешься ты.

 

 

1966

Вы думаете, что весёлый не в меру я,

Что мне бы только песни да смех?

Посмотрите на небо — мрачное, серое,

А оттуда сыплется весёлый снег.

 

1966

 

За моим окошком

дикий виноград,

за моим окошком

листья говорят.

 

Говорят, что ветер злой

не за горами;

говорят про осень

красными губами;

говорят, что солнца

нет вкусней, чем в мае

(жаль, что языка их

ты не понимаешь);

говорят, что тучи

выкрали луну

(я тебе дословно

всё переведу);

говорят, что лучше

ливня нет напитка;

говорят, что скоро

у них с ветром битва;

что сильнее ветер,

но они отважней;

что они готовы

к этой битве каждый.

И, что будет страшной

и жестокой битва;

что их срежет ветер

словно острой бритвой;

что он их задушит

в ледяной ладони;

что их по дорогам

пленными погонит.

Что они восстанут.

Что они повсюду

праздновать победу

майским утром будут.

 

За моим окошком

дикий виноград,

за моим окошком

листья говорят.

 

1966

 

Тебе не смыть слезами всех обид,

От них моя душа ещё болит.

А чтоб они надолго были в силе,

Их горечь твои слёзы присолили.

 

1966

 

Нарисую лес и речку,

Парочку весёлых крыш,

Нарисую человечка —

От цветка не отличишь.

 

Я, взрослея, не взрослею.

До сих пор во снах порой

Вижу злобного Кощея

С подлой Бабою Ягой.

 

До сих пор я вижу звёзды

В свежевыпавшем снегу.

Почему-то стать серьёзным,

Как другие, не могу.

 

Нарисую лес и речку,

Парочку весёлых крыш,

Нарисую человечка —

От цветка не отличишь.

 

1967

 

Ей стать бы кому-нибудь близкой,

Впитать в себя мысли и чувства…

Ей стать бы любовной запиской,

Стать песней весёлой… иль грустной.

 

Она была белой и чистой,

Не знавшая красок и строчек…

Огонь был красив и неистов,

Был весел, был нежен и сочен.

 

Светилась в глазах его радость,

Был ярок он, полон был силы.

Взглянула… и с первого взгляда

Она, запылав, полюбила.

 

Я видел, как он её обнял,

Как он целовал её плечи…

Они были счастливы оба…

Минуту… но в ней была вечность.

 

И было ей вовсе не страшно

Собою испытывать вечность…

Она была просто бумажкой,

Я ею растапливал печку.

 

Она была белой и чистой.

Впитать могла б мысли и чувства…

Не стать ей любовной запиской…

И песней весёлой… иль грустной.

 

Она была пылкой и верной,

Познавшая в пламени радость.

Завидую ей. Я сгорел бы…

Но вспыхнуть для этого надо.

 

1967

 

Ты говоришь, что в огромной Вселенной

Даже песчинкой человек не значится;

Ты говоришь, что мы в Мире мгновенны,

Что жизни и смерти — лишь Мира чудачества.

 

Но разве Мир — Рок, отдающий приказ:

«Умри, человек» иль: «Живи и здравствуй»?

Мир мириадами звёздочек-глаз

Смеётся, когда я бываю счастлив.

 

Он дышит в тебе и во мне — весь он в нас.

Мир — не пространство, в котором пусто.

Мир мириадами звёздочек-глаз

Плачет, когда мне бывает грустно.

 

1967